Казаков Александр Ильич

Родился в 1922 году в поселке Козловка (теперь город.—Ред.). С 1930 по 1940 годы учился в средней школе номер 1. В 1945 году поступил в летную школу им. Чкалова. Затем там же работал летчиком-инструктором. Окончил Военно-воздушную академию и проходил службу в должности летчика-испытателя.
В 1957 году Указом Президиума Верховного Совета СССР Александру Ильичу Казакову присвоено звание Героя Советского Союза.
В последние годы А. И. Казаков жил и работал в городе Куйбышев. Умер в 1976 году.

Страна обретала большие крылья. Молодежь училась летать. Школьник Саша Казаков из пос. Козловка Чувашской АССР не отставал от других, записался в авиамодельный кружок.
Спустя некоторое время он подает заявление в аэроклуб. Вскоре его вызвали на медицинскую комиссию. Врач посмотрел подозрительно на низкорослого паренька, хмыкнул себе под нос, отрубил сухо: — Негоден.
Ушел Саша растерянный, часто моргая темными ресницами. Обида глубоко залегла в сердце, но что поделаешь? Вернулся домой. Опять модели, инструменты... Сноровистый, проворный паренек не остался незамеченным. В райкоме комсомола решили: из парня выйдет толк. Посоветовались и назначили его директором детской технической станции. Директор 17-ти лет! Молод? Нет опыта руководства? Все это так. Но зато у него есть организаторская жилка, а самое главное — страстное желание идти вперед.
Это событие в жизни Александра стало тем порогом между детством и юностью, который каждому рано или поздно приходится переступать. Саша входил в ту пору,когда мечты надо осуществлять своими руками. Он не оставил свою мечту стать летчиком, он сжился с ней. Он ждал призыва в армию: уж тут авиация от него никуда не денется! И вот его вызывают в военкомат и намечают зачислить в артиллерию.
Александр — к военкому чуть ли не со слезами.
— Ты так и не бросил думать про авиацию?— спрашивает тот.
— И никогда не брошу.
— Ладно. Попробую послать тебя без разнарядки, в авиашколу. Заполняй анкету.
...Борисоглебская авиашкола. Экзамены сданы. Принят! Счастливый юноша ходил по аэродрому, с почтением смотрел на ангары, наполненные тупоносыми истребителями И-16 и их двухместными собратьями для тренировки УТИ-4, смотрел на огромное летное поле—здесь учился летать Валерий Чкалов.
Обучение было построено так, что теория и летная практика начинались одновременно.
Курсант Казаков учился успешно. В летной группе он должен был первым вылететь на истребителе. Но за день до этого его инструктору потребовалось после ремонта проверить в воздухе двухместный УТИ-4. Механик, занятый своими делами, не полетел, а Александр— тут как тут. Не мешает лишний раз побывать в зоне, поучиться у инструктора выполнять замедленную «бочку». В будущем пригодится.
Времени до вылета не оставалось. Александр вскочил в кабину, пристегнув ремни, опустил на глаза очки. Они оказались в пыли, но протирать уже некогда — инструктор пошел на взлет.
Самолет, как показалось Александру, необычно, быстро поднял хвост, а бежит чересчур долго, стучит колесами ю землю. Приближается граница аэродрома, однако инструктор разбег не прерывает. Вот уже пашня. Мотор ревет. «Ага, ясно,— думает Александр.—Инструктор хочет показать «лихой» взлет прямо с земли крутым разворотом в небо». Вдруг сильнейший удар, и Александр с ужасом успевает заметить: мотор срывается с рамы... И тут же удар за ударом. В глазах замелькало небо, земля, небо, земля — и все пошло кувырком. Александр сжался в комок, вобрал голову в плечи. Его било о выступы в кабине. Самолет, сделав двойной капот, застыл вверх колесами среди пашни. Клубилась пыль. Александр висел вниз головой на привязных ремнях.
«Что с инструктором?»— мелькнула тревожная мысль.
Между кабиной и землей виднелась узкая щель— впору курице пролезть. Как он выбрался сквозь нее—уму непостижимо. Все же выбрался. Бросился к инструктору. Того прижало бортом кабины. Александр поднатужился, приподнял чуть фюзеляж, подставил колени и так держал, пока подоспела помощь. Тот едва дышал, рот забит землей.
Только когда инструктора увезли в лазарет, Александр покачнулся и бессильно опустился на землю.
Пролежал он в санчасти трое суток и опять в воздух. Теперь у него новый инструктор. Полетели. Заходят на посадку. Пора сажать машину, да не тут-то было! От одного вида приближающейся земли Александра кинуло в холодный пот. Он заерзал в кабине, машина зарыскала. Александр с ужасом понял, что он серьезно заболел. Заболел болезнью, неизвестной медицине, но хорошо знакомой летчикам. Это была «боязнь земли». Возникает она обычно после сильных нервных потрясений. У одних проходит, у других переходит в хроническую. Тогда такого отчисляют, и — прощай авиация!
Александр вылез из кабины, подумал с тоской: — Вот и кончилась летная карьера... Однако командир звена был, видимо, иного мнения. Способный курсант пришелся ему по сердцу. В течение нескольких дней он сажал его в свободный самолет и упорно возил на высоте 3—4 метров, заставляя смотреть на землю. Так лечил инструктор болезнь Казакова. И наметанный командирский глаз не изменил ему: курсант «вошел в форму».
Первый самостоятельный полет на истребителе был выполнен успешно.
Едва успел Казаков закончить авиашколу, как началась война. Он собрался на фронт, но его не пустили, оставили инструктором при авиашколе.
Враг наступал. Школу пришлось перебазировать в тыл.
Александр забрал молодую жену Машу и уехал со всеми за Кустанай.
...Суровая зима... Степи без конца, без края... Погода никудышная. Теперь курсантов учили на новой материальной части — истребителе «Лавочкин-5». Впрочем, назвать новым то, на чем приходилось летать, значило бы грешить против истины. Все лучшее шло для фронта. Естественно, что в школу попадали машины, уже повидавшие виды... Летать на них было небезопасно, однако летали—других не было...
Однажды, кажется, это было недели через две после нового года, Александр полетел на разведку погоды. Дул резкий северо-восточный ветер. Он гнал над пустынными степями кудлатые облака. Снизу они казались однообразными, тоскливо-серыми. Александр вошел в облачность. Сразу стало темно. Какова толщина облачности? Проходит время, пока машина вырывается из тьмы. Летчик видит мир в ярком солнечном свете. Холодно. Кругом никаких признаков жизни-. Самолет один. Вот он, простор!
Но сейчас Александр Казаков не испытывает радости от этой холодной свободы полета. Там, на западе, в небе тесно от огня. Там бьются за свободу Родины, а он... «Хватит сидеть в тылу! Надо совесть иметь. Пусть другие полетают инструкторами,— думает Александр и решает.— Подам сегодня рапорт, чтобы отпустили в боевой полк».
С этой мыслью он ныряет в облака — сверху они, как вата,-и заходит на посадку.
Внезапно самолет дергается с такой силой, точно на него упало бревно. И сразу же затрясло, земля перед глазами конвульсивно задергалась. У Александра молнией мысль: «Машина разрушается! Что предпринять?» В кабине резко запахло горелым. Пожар! Горит мотор. Рука инстинктивно щелкает тумблерами выключателей, перекрывает топливный кран. Все ли сделано, чтобы избежать взрыва? Может, лучше выброситься с парашютом? Поздно: нет высоты. Но и земля далеко! Взорвусь или нет? Земля, скорее! Эх, земля. Но вот она уже шуршит под колесами...
Пробег еще не закончен. Александр на ходу кубарем выкатывается из кабины, падает на землю и смотрит вслед дымящейся машине. Затем встает на ноги, с опаской приближается, -обходит самолет кругом. Пламени уже нет, тянет только дымом. Александр облегченно вздыхает. «Успел выключить мотор вовремя... Обошлось...»— думает он.
Вдали клубится снежная пыль — к нему мчатся машина. Как выяснилось, произошла серьезная авария — обрыв шатуна. Чаще всего такие поломки кончаются катастрофой. Командир полка поблагодарил Александра за находчивость и умение.
Тот год оказался для Казакова особенно несчастливым. По вине изношенной материальной части он сделал двенадцать вынужденных посадок! Бывали времена, когда фронт казался ему чуть ли не самым безопасным местом.
Но не это являлось причиной, которая тянула его на фронт. Он хотел применить свое мастерство в боях за Родину.
1942 год. На рапорт о посылке на фронт он получил отказ.
1943 год. Рапорт — отказ.
1944 год—то же самое.
...Закончилась война. К этому времени инструктор офицер Казаков сделал 112 выпусков курсантов на разных типах самолетов. Годы работы не прошли даром. Зрелый, закаленный, уверенный в своих силах летчик настойчиво передавал свое умение другим.
Приглядываясь к питомцам, он искал новые методы обучения. Попросив разрешение у командования, Александр начал выпускать своих курсантов прямо с учебного самолета на истребитель, без промежуточной тренировки на двухместной машине. К тому времени он подал очередной, который уже по счету, рапорт с просьбой о переводе в строевую часть. Ответ на рапорт пришел быстро. Командир сказал:
— Не хочешь работать инструктором, можешь увольняться в запас.
Да разве мог Александр оставить авиацию? Скрепя сердце, принялся за работу. Он выпускал курсантов группу за группой на «отлично», а в это время у других инструкторов оставались неуспевающие. Они тянули назад всю школу. Это были «трудные дети», «штрафники», как называли их между собой в школе. Посмотришь на них — какие-то нескладные, нерасторопные, неумелые.
Александр иногда беседовал с одним-другим, спрашивал, в чем дело, что непонятно, пробовал растолковать на земле. «Штрафники» слушали его слова, как надоевший молебен. Они, видимо, смирились с тем,, что их считают безнадежными, и с упрямым безразличием ожидали отчисления из училища.

«А Что, если собрать их всех в одну группу да заняться с ними отдельно? Конечно, они трудные. Зато сколько радости будет, когда увидишь, что труд твой не пропал даром!»
В последнее время эти мысли все чаще и чаще возникали у Александра. Решение пришло внезапно. Однажды из-за болезни инструктора Александру передали «штрафника» Морозова. «Ладно,— подумал Александр,—я с тобой по-иному начну...» И вместо провозных полетов по кругу сказал:
— Полетите в зону, посмотрим, что у вас не клеится... Взлетели. Набрали высоту. Вот и зона—место для высшего пилотажа. Александр с необычайной легкостью и изяществом делает замедленную «бочку», а сам хитровато косит глазом в параболическое зеркальце — там видно лицо курсанта. На нем — страстная зависть. «Хорошо,— думает Александр,—заело тебя...» И говорит спокойным, уверенным голосом:
— Теперь давайте вы...
Морозов неуклюже выполняет приказание. Пыль из фюзеляжа сыплется в кабину. Инструктор трясет головой, восклицает с восторгом:
— Ого! Неплохо! Повторите! Снова такая же «бочка».
— Вот так, молодцом!—подбадривает он Морозова.— Из вас получится неплохой истребитель. Теперь сделайте еще раз, только не передавите ногу. Управление в ваших руках. Ну-ка!.. Та-а-ак... Прекрасно! Остается еще малость отработать координацию... Смотрите, машина, как живая: я только подумаю, что сделать, а она уже выполняет.
И Александр с прежним блеском выписывает очередную фигуру.
Объяснения, сопровождаемые практическим показом, продолжаются.
Спустя два месяца вся школа была свидетелем рождения новых пилотов. Александр Казаков выпускал группу, скомплектованную из безнадежных «штрафников». Они почтительно называли его «батей». Так бы, видимо, он и остался курсантским «батей», если бы не случай. Вызвал его генерал и спросил без обиняков:
— Не желаете ли поехать в школу летчиков-испытателей?

«А Что, если собрать их всех в одну группу да заняться с ними отдельно? Конечно, они трудные. Зато сколько радости будет, когда увидишь, что труд твой не пропал даром!»
В последнее время эти мысли все чаще и чаще возникали у Александра. Решение пришло внезапно. Однажды из-за болезни инструктора Александру передали «штрафника» Морозова. «Ладно,— подумал Александр,—я с тобой по-иному начну...» И вместо провозных полетов по кругу сказал:
— Полетите в зону, посмотрим, что у вас не клеится... Взлетели. Набрали высоту. Вот и зона—место для высшего пилотажа. Александр с необычайной легкостью и изяществом делает замедленную «бочку», а сам хитровато косит глазом в параболическое зеркальце — там видно лицо курсанта. На нем — страстная зависть. «Хорошо,— думает Александр,—заело тебя...» И говорит спокойным, уверенным голосом:
— Теперь давайте вы...
Морозов неуклюже выполняет приказание. Пыль из фюзеляжа сыплется в кабину. Инструктор трясет головой, восклицает с восторгом:
— Ого! Неплохо! Повторите! Снова такая же «бочка».
— Вот так, молодцом!—подбадривает он Морозова.— Из вас получится неплохой истребитель. Теперь сделайте еще раз, только не передавите ногу. Управление в ваших руках. Ну-ка!.. Та-а-ак... Прекрасно! Остается еще малость отработать координацию... Смотрите, машина, как живая: я только подумаю, что сделать, а она уже выполняет.
И Александр с прежним блеском выписывает очередную фигуру.
Объяснения, сопровождаемые практическим показом, продолжаются.
Спустя два месяца вся школа была свидетелем рождения новых пилотов. Александр Казаков выпускал группу, скомплектованную из безнадежных «штрафников». Они почтительно называли его «батей». Так бы, видимо, он и остался курсантским «батей», если бы не случай. Вызвал его генерал и спросил без обиняков:
— Не желаете ли поехать в школу летчиков-испытателей?

Александр даже дыхание затаил, боясь, что будет слышно, как стучит его сердце.
— С руками и ногами...— выпалил он.
— Погодите, выслушайте. Эта работа интересная, но и очень опасная. Подумайте!..
— Не хочу думать! В школу хочу!
Из восемнадцати кандидатов конкурс выдержали три летчика: офицеры Савченко, Алашеев (испытавший впоследствии самолет ТУ-104) и Казаков.
Шли месяцы. Накапливались технические знания, изучались проблемы, связанные с испытанием самолетов, осваивались новые типы машин.
В июле 1950 года Александр Казаков становится летчиком-испытателем.
Ему доверили огромные материальные ценности — сгустки труда множества людей: ученых, инженеров, рабочих. Он должен сказать последнее слово новой конструкции. Да или нет! Как седок норовистого необъезженного коня, он должен обуздать, сделать послушным новый самолет, перехитрить его, подчинить своей воле. Это тяжелый труд.
Реактивные двигатели! Сверхзвуковые скорости! Тепловые барьеры!
За десять лет работы Александр Казаков испытал три новых самолета, множество разных систем, деталей, двигателей. Бывало, утром летит на самолете с одними крыльями, а к вечеру, глядь, вместо них прицепили другие— испытывай с такими!
Много было разных случаев, происшествий—ими полна жизнь испытателя. Но и среди них попадались такие, которые не забыть никогда. Бывало такое, когда все силы — духовные и физические, все знания и опыт, накапливаемые годами, нужно было применить в течение какого-то десятка секунд. Такие секунды максимальной собранности являются как бы венцом всей творческой работы испытателя. Нечто подобное пришлось пережить и Александру Казакову зимой 1954 года.
Испытывали тяжелую машину. Не прошло и двадцати минут с тех пор, как самолет оторвался от земли и растаял в белесом зимнем небе, а на командном пункте уже раздался напряженный голос Казакова:
— Экипаж — покинуть самолет!
И тут же связь прервалась. Люди на земле застыли.Что? Что случилось? Все знали: Казаков — летчик из летчиков. В какую непоправимую беду попал он, что вынужден был отдать такую команду? Неизвестно.
Неизвестность угнетает. Уцелеют ли люди? Самолет пропал. Ясно. Это большое несчастье. Это несчастье всего коллектива завода.
Что же произошло в бесцветном холодном небе? Набрав высоту, Александр включил внутреннюю связь и предупредил экипаж о начале испытаний. Им предстояло дать самолету предельную нагрузку, то есть поставить его в такие положения, когда он окажется на грани разрушения.
Глаза Александра привычно пробегали по циферблатам приборов. В них отражается жизнь каждого агрегата, узла. Экипаж приготовился. Время! Александр отдал от себя штурвал. Самолет, послушно опустив нос, нырнул в пучину небесного океана. Скорость стремительно росла. Бешено завертелись стрелки высотомера. Чувствуется, как за стеклами кабины со свистом проносится воздух. Визг двигателей становится еще пронзительней. Появилась боль в ушах, в груди. Летчик словно прикован к сидению. За самолетом закручивается поток воздуха.
Пикировать слишком хорошо. Не хочется прерывать. Земля еще далеко, но—пора. Александр тянет плавно штурвал на себя. Угол пикирования уменьшается. Ого! Перегрузка солидная. Челюсть отвисает, рот сам по себе раскрывается, кровь отливает от мозга: даже противоперегрузочный костюм не помогает. Но вот серая пелена на глазах исчезает. Явно слышно, как самолет трещит. Не беда! Самолеты всегда трещат при таких перегрузках. Нормальное явление. Машина живет. Она выдержала заданную перегрузку. Инженеры не ошиблись.
Александр переводит самолет в набор высоты. Вдруг его что-то словно кольнуло в сердце. Машина встряхнулась и стала резко крениться влево. Он дает обратную педаль, штурвал — до предела. Результата никакого.
— О, черт!— вырывается у Александра с болью.
Самолет опускает нос и входит в глубокую спираль. Он больше не слушает управления. Летчик уже не чувствует себя частью самолета. Надо принимать какое-то решение. Управление по-прежнему не действует. Машина стремительно несется к земле. Александр делает все, чтобы выйти из крена. Ждет. Но машина ведет себя так, будто намерена кружить до земли, которая несется на встречу. Александр выключает двигатель—крен еще больше. Включает опять. И в этот момент в наушниках крик стрелка-радиста:
— Пожар!
Александр похолодел. Молниеносный взгляд на термоизвещатель. Где-то внутри машины горит. Раздумывать нечего. Александр приказывает экипажу:
— Покинуть самолет!
Глухо хлопают катапульты. Александр остался один. Один в небе на неуправляемой горящей машине. Остается стравить давление в кабине и—вслед за всеми... Он оглядывается кругом — огня все еще не видно. «А что, если термоизвещатели отказали? Если пожара никакого нет? Самолет живет, а я, вместо того, чтобы перехитрить, хочу его бросить? Нельзя думать о самолете только как о машине. Это —живое существо, стихия которого—воздух! Тысячи человекочасов ушли на создание его сложного организма, а ты можешь погубить его один, как злодей! Так нет же! Борись за жизнь до конца!»
Александр опять пробует убрать крен самолета, но ничего не добивается. Тогда, повинуясь какому-то шестому чувству, он делает непонятное движение педалями и штурвалом. Раз, другой, третий... И вдруг замечает, что самолет начинает раскачиваться. Он повторяет это движение — еще и еще. Теперь явно чувствуется — самолет пытается «ходить за штурвалом».
Крен постепенно уменьшается. Самолет переходит в крутое пикирование. Он несется вниз, неистово пожирая тысячи метров пространства. Земля уже совсем близка.
Александр изо всех сил тянет штурвал на себя. Опять в глазах темно. Самолет на выводе дает вертикальную посадку, а высоты в запасе мало. Очень мало. Хватит ли? Проходит несколько мгновений. Как нужно жить! Особенно теперь! На земле должны знать, в чем неисправность...
Александр открывает глаза и видит: земля медленно удаляется вниз. Самолет спасен. Для Александра это была поистине крутая спираль. 
За этот подвиг офицер Александр Казаков был удостоен высокого звания Героя Советского Союза.

А. Ивашкин